есенин разговаривает о литературе и искусстве. С

›

Иван Васильевич Грузинов (8 (20) ноября 1893(18931120 ) , Шебаршино, Можайский уезд, Смоленская губерния - 1942, Кунцево) - русский поэт, критик, участник группы имажинистов, один из друзей Сергея Есенина.

В творчестве Грузинова значительное место занимают стихотворения о русской деревне.

Биография

Родился 8 ноября 1893 года в деревне Шебаршино Смоленской губернии (ныне Можайский район Московской области) в крестьянской семье.

Окончил учительскую школу, работал народным учителем Бронницкого уездного земства, в годы Первой мировой - служил в Коломне в запасном полку писарем, затем писарем же на Юго-Западном фронте.

В конце 1917 вернулся в Москву. Работал в Московском уездном совете по внешкольному образованию, затем как поэт, критик и редактор - в ленинградской «Красной газете», издательстве Союза поэтов, издательстве «Сегодня» и т.п.

Выступал в печати с 1912 года, в 1915–1926 годах выпустил ряд поэтических сборников («Бубны боли», «Избяная Русь», «Малиновая шаль» и др.); его небольшой сборник «Серафические подвески» (1921) был конфискован из-за использования обсценной лексики, за его издание арестовывался в 1922, по постановлению Коллегии ГПУ 6 июня 1922 это дело по обвинению Грузинова «в к/р» было направлено в Московский ревтрибунал.

Вторично арестовывался в 1924 по «делу Ганина и др.» (т.н. «дело четырёх поэтов»).

В 1924 году вместе с Есениным объявлял о «роспуске» группы имажинистов, планировал вместе с Есениным в последние годы его жизни ряд несостоявшихся организационных мероприятий (создание журнала, группы «Россияне»). Грузинову принадлежат воспоминания о Есенине («С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве»), Хлебникове и Маяковском.

В третий раз арестован в ночь с 10 на 11 июня 1927 по месту проживания: Москва, Столешников пер. 5 кв. 12. Обвинен в «пропаганде, направленной в помощь международной буржуазии», 1 сентября 1927 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ выслан в Сибирь сроком на три года, ссылку отбывал в городе Киренске Иркутской губ.

16 августа 1929 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ лишен права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону (режим «минус шесть») с прикреплением к определенному местожительству (Воронеж) сроком на три года (дело ссыльного хранилось в архиве Воронежского УВД, считается утраченным).

Не ранее лета 1931 смог вернуться в Москву.

В 1939–1940 годах подготовил итоговый сборник стихов, не опубликованный при жизни Грузинова.

в 1942 году он умер в Кунцеве от голода, могила утрачена.

Публикации

1915 - «Бубны боли»
1921 - «Бычья казнь», 150 нумерованных экземпляров. «Имажинист», Москва. Графика М. Тарханова.
1926 - «Западня слов». М.
1926 - «Роды». М.
1926 - «Малиновая шаль». М.
1927 - С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М.: Всероссийский союз поэтов.

Литература

Гончаров В.А., Нехотин В.В . «Меж свечой и мной»: Неизвестные страницы биографии поэта Ивана Грузинова // Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли. 1999. № 6. С. 92-95.
Век Грузинова и Хабиас // Тихие песни: Историко-литературный сборник статей к 80-летию Л. М. Турчинского. - М.: Трутень, 2014. С. 219-241.

Примечания

в анкетах арестованного указано «родился в ноябре 1886, дер. Шебаршино Клементьевской волости Можайского у. Московской губ.»
С.А. Есенин Жизнь моя, иль ты приснилась мне...
аннотация к книге «Избяная Русь» (недоступная ссылка)
Грузинов Иван Васильевич
Мариенгоф, Шершеневич, Грузинов. СЕРГЕЙ ЕСЕНИН

Частично использовались материалы сайта http://ru.wikipedia.org/wiki/

В творчестве Грузинова значительное место занимают стихотворения о русской деревне.

Биография

В конце 1917 вернулся в Москву. Работал в Московском уездном совете по внешкольному образованию, затем как поэт, критик и редактор - в ленинградской «Красной газете », издательстве Союза поэтов, издательстве «Сегодня» и т.п.

Не ранее лета 1931 смог вернуться в Москву.

В 1939–1940 годах подготовил итоговый сборник стихов, не опубликованный при жизни Грузинова .

в 1942 году он умер в Кунцеве от голода , могила утрачена.

Публикации

1915 - «Бубны боли»
1921 - «Бычья казнь», 150 нумерованных экземпляров. «Имажинист», Москва. Графика М. Тарханова.
1926 - «Западня слов». М.
1926 - «Роды». М.
1926 - «Малиновая шаль». М.
1927 - С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М.: Всероссийский союз поэтов.

Литература

Гончаров В.А., Нехотин В.В . «Меж свечой и мной»: Неизвестные страницы биографии поэта Ивана Грузинова // Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли. 1999. № 6. С. 92-95.
Век Грузинова и Хабиас // Тихие песни: Историко-литературный сборник статей к 80-летию Л. М. Турчинского . - М.: Трутень, 2014. С. 219-241.

Примечания

Ссылки

Иван Грузинов

С. ЕСЕНИН РАЗГОВАРИВАЕТ О ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ

1919 г.
Есенин неподражаемо читал свои стихи: в кругу близких, в клубах, в кафе, на бульварах.
Но насколько хорошо Есенин читал стихи, настолько же плохо он говорил с эстрады. Есенин не был оратором. Говоря в общественных местах, перед посторонней публикой, он долго подыскивал нужные обороты речи, бесконечно тянул неопределенные междометия, иногда неожиданно, с силой выбрасывал отдельные слова, отдельные короткие фразы.
Он интенсивно размахивал руками, стараясь помочь себе жестами. Не найдя нужного ему слова, нужного оборота речи, он часто заменял их жестикуляцией и мимикой.
И, несмотря на трудности, с какими сопряжено было для него публичное выступление, он неоднократно выступал с речами: об искусстве, о своих стихах. Он учился ораторскому искусству так же, как учатся плавать: смело бросал себя, как в омут, в толпу.
Но говорить перед большой аудиторией связно и плавно ему удавалось редко.
Аудитория почти всегда добродушно относилась к Есенину, выступавшему с речами.
Однажды он в кафе «Домино» пытался произнести речь о литературе. Он долго тянул что-то невнятное. Слушатели не выдержали, начали подсмеиваться над оратором.
Послышались возгласы:
- Поэт-то ты, Есенин, хороший, а говорить не умеешь! Брось! Лучше читай стихи!
Есенин не докончил речи, виновато махнул рукой и сошел с эстрады.
- Я не оратор. Это правда. Я не оратор, - оправдывался он, подойдя ко мне.

Есенин читает В. Розанова. Читает запоем. Отзывается о Розанове восторженно. Хвалит его как стилиста. Удивляется приемам его работы. Розанов в это время для него как поветрие, как корь. Особенно нравились ему «Опавшие листья».
Стоим под аркой в кафе «Домино», под аркой, разделявшей «Домино» на два зала. Есенин упоминает об одной из книг Розанова.
Я спрашиваю его:
- А ты был, Сергей, знаком с Розановым?
- В Петербурге, когда я юношей приехал туда, я познакомился с Розановым. Розанову нравились мои стихи. Однажды Розанов, встретив меня, приласкал; как мальчика, погладил по голове и сказал: пиши, пиши! Хорошие стихи пишешь!

Георгиевский пер., д. 7, квартира Быстрова.
Есенин увлекается Меем. Помню книжку Мея, в красной обложке, издание Маркса. Он выбирает лучшие, по его мнению, стихи Мея, читает мне. Утверждает, что у Мея чрезвычайно образный язык. Утверждает, что Мей имажинист.
По-видимому, увлечение Меем было у него непродолжительно. В дальнейшем он не возвращается к Мею, ни разу не упоминал о нем.

«Домино».
Комната правления союза поэтов. Зимние сумерки. Густой табачный дым. Комната правления по соседству с кухней. Из кухни веет теплынью, доносятся запахи яств. Время военного коммунизма: пища и тепло приятны несказанно.
Беседуем с Есениным о литературе.
- Знаешь ли, - между прочим сказал Есенин, - я очень люблю Гебеля. Гебель оказал на меня большое влияние. Знаешь? Немецкий народный поэт…
- У немцев есть три поэта с очень похожими фамилиями, но с различными именами: Фридрих Геббель, Эмануэль Гейбель и, наконец, Иоганн Гебель - автор «Овсяного киселя».
- Вот. Этот самый Гебель, автор «Овсяного киселя», и оказал на меня влияние.

Есенин любил конкретно выражать свои мысли, любил наглядность в объяснении. Любил подкреплять свои мысли сравнениями.
Так, выворачивая перчатку и показывая ее собеседнику, он иногда произносил такую фразу:
- Я выворачиваю мир, как перчатку.

1920 г.
Ночь. Шатаемся по улицам Москвы. С нами два-три знакомых поэта. Переходим Страстную площадь.
- Я не буду литератором. Я не хочу быть литератором. Я буду только поэтом.
Есенин утверждал это спустя четыре года после выхода в свет его повести «Яр», напечатанной в «Северных записках» в 1916 году. Он никогда не говорил о своей повести, скрывал свое авторство. По-видимому, повесть его не удовлетворяла: в прозе он чувствовал себя слабым, слабее, чем в стихах. В дальнейшем он обратился исключительно к стихотворной форме: лирика, поэма, драма, повесть в стихах.
В том же году, после выхода в свет «Ключей Марии», в кафе «Домино» он спрашивает: хорошо ли написана им теория искусства? Нравятся ли мне «Ключи Марии»?
Почему-то не было времени разбираться в его теории искусства по существу, и я ответил, что книжку следовало бы разделить на маленькие главы.

«Домино». Хлопают двери. Шныряют официанты. Поэтессы. Актеры. Актрисы. Люди неопределенных занятий. Поэты шляются целыми оравами.
У открытой двери в комнату правления союза поэтов - Есенин и Осип Мандельштам. Ощетинившийся Есенин, стоя вполоборота к Мандельштаму:
- Вы плохой поэт! Вы плохо владеете формой! У вас глагольные рифмы!
Мандельштам возражает. Пыжится. Красный от возмущения и негодования.

Осень. «Домино».
В кафе «Домино» два больших зала: в одном зале эстрада и столики для публики, в другом только столики. Эти столики для поэтов. В первый год существования кафе залы разделялись огромным занавесом. Обычно во время исполнения программы невыступающие поэты смотрели на эстраду, занимая проход между двумя залами.
В глубине, за вторым залом, комната правления союза поэтов.
Есенин только что вернулся в Москву из поездки на Кавказ. У него новая поэма «Сорокоуст». Сидим с ним за столиком во втором зале кафе. Вдруг он прерывает разговор:
- Помолчим несколько минут, я подумаю, я приготовлю речь.
Чтобы дать ему возможность приготовиться к выступлению, я ушел в комнату правления союза поэтов. Явился Валерий Брюсов.
Через две-три минуты Есенин на эстраде.
Обычный литературный вечер. Человек сто посетителей: поэты и тайнопишущие. В ту эпоху, в кафейный период литературы, каждый день неукоснительно поэты и тайнопишущие посещали «Домино» или «Стойло Пегаса». Они-то и составляли неизменный контингент слушателей стихов. Другая публика приходила в кафе позже: ради скандалов.
На этом вечере была своя поэтическая аудитория. Слушатели сидели скромно. Большинство из них жило впроголодь: расположились на стульях, расставленных рядами и за пустыми столиками.
Есенин нервно ходил по подмосткам эстрады. Жаловался, горячился, распекал, ругался: он первый, он самый лучший поэт в России, кто-то ему мешает, кто-то его не признает. Затем громко читал «Сорокоуст». Так громко, что проходящие по Тверской могли слышать его поэму.
По-видимому, он ожидал протестов со стороны слушателей, недовольных возгласов, воплей негодования. Ничего подобного не случилось: присутствующие спокойно выслушали его бурную речь и не менее бурную поэму.
Во время выступления Есенина я все время находился во втором зале кафе. После выступления он пришел туда же. Он чувствовал себя неловко: ожидал борьбы и вдруг… никто не протестует.
- Рожаете, Сергей Александрович? - улыбаясь, спрашивает Валерий Брюсов.
Улыбка у Брюсова напряженная: старается с официального тона перейти на искренний и ласковый тон.
- Да, - отвечает Есенин невнятно.
- Рожайте, рожайте! - ласково продолжает Брюсов. В этой ласковости Брюсова чувствовалось одобрение и поощрение мэтра по отношению к молодому поэту.
В этой ласковости Брюсова была какая-то неестественность. Брюсов для Есенина был всегда посторонним. Они были чужды друг другу, между ними никогда не было близости. «Сорокоуст» был первым произведением, которое Брюсов хорошо встретил.
Об отношении Есенина к Брюсову можно судить по одной есенинской частушке:

Скачет Брюсов по Тверской
Не мышой, а крысиной,
Дядя, дядя! я большой,
Скоро буду с лысиной.

На улицах Москвы желтые, из оберточной бумаги, афиши:

БОЛЬШОЙ ЗАЛ КОНСЕРВАТОРИИ
(Б. Никитская) в четверг, 4-го ноября с. г.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ « СУД НАД ИМАЖИНИСТАМИ».
Литературный обвинитель Подсудимые имажинисты
Гражданский истец
Валерий Брюсов.
И. Грузинов, С. Есенин,
A. Кусиков, А. Мариенгоф,
B. Шершеневич, И. А. Аксенов
Свидетели со стороны обвинения Адалис, С. Буданцев, Т. Левит Свидетели со стороны защиты И. Эрдман, Ф. Жиц.
12 судей из публики.
Начало в7 1/2 час. вечера.
Билеты продаются - Зал Консерватории, ежедневно от 11 до 5 час. Театральная касса РТО (Петровка, 5), а в день лекции при входе в зал.

Суд над имажинистами - это один из самых веселых литературных вечеров.
Валерий Брюсов обвинял имажинистов как лиц, составивших тайное сообщество с целью ниспровержения существующего литературного строя в России.
Группа молодых поэтов, именующих себя имажинистами, по мнению Брюсова, произвела на существующий литературный строй покушение с негодными средствами, взяв за основу логического творчества образ, по преимуществу метафору. Метафора же является частью целого: это только одна фигура или тропа из нескольких десятков фигур словесного искусства, давно известных литературам цивилизованного человечества.
Главный пункт юмористического обвинения был сформулирован Брюсовым так: имажинисты своей теорией ввели в заблуждение многих начинающих поэтов и соблазнили некоторых маститых литераторов.
Один из свидетелей со стороны обвинения доказывал, что В. Шершеневич подражает В. Маяковскому, и, чтобы убедить в этом слушателей, цитировал параллельно Маяковского и Шершеневича.
Есенин в последнем слове подсудимого нападал на существующие литературные группировки - символистов, футуристов и в особенности на центрифугу, к которой причисляли в то время С. Боброва, Б. Пастернака и Аксенова. Последний был на литературном суде в качестве гражданского истца и выглядел в своей роли старшим милиционером.
Есенин, с широким жестом обращаясь в сторону Аксенова:
- Кто судит нас? кто? Что сделал в литературе гражданский истец, этот тип, утонувший в бороде?
Выходка Есенина понравилась публике. Публика смеялась и аплодировала.

Через несколько дней после «суда над имажинистами» ими был устроен в Политехническом музее «суд над русской литературой».
Представителем от подсудимой русской литературы являлся Валерий Брюсов.
Есенин играл роль литературного обвинителя. Он приготовил обвинительную речь и читал ее по бумажке звонким высоким тенором.
По прочтении речи стал критиковать ближайших литературных врагов-футуристов.
На этот раз он, сверх ожидания, говорил удачно и быстро овладел аудиторией.
- Маяковский безграмотен! - начал Есенин. При этом, как почти всегда, звук «г» он произносил по-рязански. «Яговал», как говорят о таком произношении московские мужики.
И от этого «ягования» подчеркивание безграмотности Маяковского приобретало невероятную четкость и выразительность. Оно вламывалось в уши слушателей, это резкое з г р.
Затем он обратился к словотворчеству Велемира Хлебникова.
Доказывал, что словотворчество Хлебникова не имеет ничего общего с историей развития русского языка, что словотворчество Хлебникова произвольно и хаотично, что оно не только не намечает нового пути для русской поэзии, а, наоборот, уничтожает возможность движения вперед. Впрочем, смягчающим вину обстоятельством был признан для Хлебникова тот факт, что он перешел в группу имажинистов: Хлебников в Харькове всенародно был помазан миром имажинизма.

Вечер. Идем по Тверской. Советская площадь. Есенин критикует Маяковского, высказывает о Маяковском крайне отрицательное мнение.
Я:
- Неужели ты не заметил ни одной хорошей строчки у Маяковского? Ведь даже у Тредьяковского находят прекрасные строки?
Есенин:
- Мне нравятся строки о глазах газет. «Ах, закройте, закройте глаза газет!»
И он вспоминает отрывки из двух стихотворений Маяковского о войне: «Мама и убитый немцами вечер» и «Война объявлена».
Читает несколько строк с особой, свойственной ему нежностью и грустью.
Неоднократно Есенин утверждал, что Маяковский весь вышел из Уитмана.
Мне приходилось слышать от Есенина следующую частушку о Маяковском:

О, сыпь! ой, жарь!
Маяковский бездарь.
Рожа краской питана,
Обокрал Уитмана.

Отрицательное отношение к Маяковскому осталось у Есенина на всю жизнь.
В сборнике «Страна советская», изданном в 1925 году, он пишет о рекламных стихах Маяковского:
Мне мил стихов российский жар. Есть Маяковский, есть и кроме, Но он, их главный штабс-маляр, Поет о пробках в Моссельпроме.

1921 г.
Мы несколько раз посетили с Есениным музеи новой европейской живописи: бывш. собрания Щукина и Морозова.
Больше всего его занимал Пикассо.
Есенин достал откуда-то книгу о Пикассо на немецком языке, со множеством репродукций с работ Пикассо.

Ничевоки выступают в кафе «Домино».
Есенин и я присутствуем при их выступлении. Ничевоки предлагают нам высказаться об их стихах и теории.
С эстрады мы не хотим рассуждать о ничевоках. Ничевоки обступают нас во втором зале «Домино», и поневоле приходится высказываться.
Сначала теоретизирую я. Затем Есенин. Он развивает следующую мысль:
В поэзии нужно поступать так же, как поступает наш народ, создавая пословицы и поговорки.
Образ дня него, как и для народа, конкретен.
Образ для него, как и для народа, утилитарен; утилитарен в особом, лучшем смысле этого слова. Образ для него - это гать, которую он прокладывает через болото. Без этой гати - нет пути через болото.
При этом Есенин становится в позу идущего человека, показывая руками на лежащую перед ним гать.

После первого чтения «Пугачева» в «Стойле Пегаса» присутствующим режиссерам, артистам и публике Есенин излагал свою точку зрения на театральное искусство.
Сначала, как почти всегда в таких случаях, речь его была путаной и бессвязной, затем он овладел собой и более или менее отчетливо сформулировал свои теоретические положения.
Он сказал, что расходится во взглядах на искусство со своими друзьями-имажинистами: некоторые из его друзей считают, что в стихах образы должны быть нагромождены беспорядочной толпой. Такое беспорядочное нагромождение образов его не устраивает, толпе образов он предпочитает органический образ.
Точно так же он расходится со своими друзьями-имажинистами во взглядах на театральное искусство: в то время как имажинисты главную роль в театре отводят действию, в ущерб слову, он полагает, что слову должна быть отведена в театре главная роль.
Он не желает унижать словесное искусство в угоду искусству театральному. Ему, как поэту, работающему преимущественно над словом, неприятна подчиненная роль слова в театре.
Вот почему его новая пьеса, в том виде, как она есть, является произведением лирическим.
И если режиссеры считают «Пугачева» не совсем сценичным, то автор заявляет, что переделывать его не намерен: пусть театр, если он желает ставить «Пугачева», перестроится так, чтобы его пьеса могла увидеть сцену в том виде, как она есть.

1922 г.
Есенин в кафе «Домино» познакомил меня с Айседорой Дункан. Мы разместились втроем за столиком. Пили кофе. Разглядывали надписи, рисунки и портреты поэтов, находящиеся под стеклянной крышкой столика. Показывали Дункан роспись на стенах «Домино».
Разговор не клеился. Была какая-то неловкость. Эта неловкость происходила, вероятно, потому, что Дункан не знала русского языка, а Есенин не говорил ни на одном из европейских языков.
Вскоре начали беседу о стихах. И время от времени обращались к Айседоре Дункан, чтобы чем-нибудь показать внимание к ней: по десять раз предлагали то кофе, то пирожное.
В руках у Есенина был немецкий иллюстрированный журнал. Готовясь поехать в Германию, он знакомился с новейшей немецкой литературой.
Он предложил мне просмотреть журнал, и мы вместе стали его перелистывать. Это был орган немецких дадаистов.
Есенин, глядя на рисунки дадаистов и читая их изречения и стихи:
- Ерунда! Такая же ерунда, как наш Крученых. Они отстали. Это у нас было давно.
Я возразил:
- У нас и теперь есть поэтические группы, близкие к немецким дадаистам: фуисты, беспредметники, ничевоки. Ближе всех к немецким дадаистам, пожалуй, ничевоки.
Уходя из «Домино», Есенин попросил меня дать ему только что вышедшую книжку стихов известной беспредметницы, сказав, что «Серафические подвески» у него уже есть.
В творчестве Есенина наступил перерыв. Он выискивал, прислушивался, весь насторожившись. Он остановился, готовясь сделать новый прыжок.
За границей прыжок этот был им сделан: появилась «Москва кабацкая».
Для «Москвы кабацкой» он взял некоторые элементы У левых эротических поэтов того времени, разбавил эти чрезмерно терпкие элементы Александром Блоком, вульгаризировал цыганским романсом.
Благодаря качествам, которые Есенин придал с помощью Блока и цыганского романса изысканной и малопонятной левой поэзии того времени, она стала общедоступней и общеприемлемей.

Перед отъездом за границу Есенин спрашивает А. М. Сахарова:
- Что мне делать, если Мережковский или Зинаида Гиппиус встретятся со мной? Что мне делать, если Мережковский подаст мне руку?
- А ты руки ему не подавай! - отвечает Сахаров.
- Я не подам руки Мережковскому, - соглашается Есенин, - я не только не подам ему руки, но я могу сделать и более решительный жест… Мы остались здесь. В трудные для родины минуты мы оставались здесь. А он со стороны, он издали смеет поучать нас!

Начало формы

Конец формы

1923 г.
По возвращении из-за границы Есенин перевез свое небольшое имущество в Богословский переулок, в комнату, где он обитал раньше.
Здесь он в первый раз читал своим друзьям «Москву кабацкую».
Комната долгое время оставалась неприбранной: в беспорядке были разбросаны его американские чемоданы, дорожные ремни, принадлежности туалета, части костюма.
На окне бритва и книги: «Антология новейшей русской поэзии» на английском языке и Илья Эренбург - «Гибель Европы».
Есенин по адресу Эренбурга:
- Пустой. Нулевой. Лучше не читать.

Вечером мы у памятника Пушкина. Берем извозчика, покупаем пару бутылок вина и направляемся к Зоологическому саду, в студию Коненкова.
Чтобы ошеломить Коненкова буйством и пьяным видом, Есенин, подходя к садику коненковского дома, заломил кепку, растрепал волосы, взял под мышку бутылки с вином. И, шатаясь и еле выговаривая приветствия, с шумом ввалился в переднюю.
После вскриков удивления и объятий, после чтения «Москвы кабацкой» Коненков повел нас в мастерскую.
Сергей хвалил работы Коненкова, но похвалы эти были холодны.
Вдруг он бросается к скульптору, чтобы поцеловать ему руки.
- Это гениально! Это гениально! - восклицает он, показывая на портрет жены скульптора.
Как почти всегда, он и на этот раз не мог обойтись без игры, аффектации, жеста.
Но работа Коненкова, столь восторженно отмеченная Есениным, была, пожалуй, самой лучшей из всех его вещей, находившихся в мастерской.

«Стойло Пегаса».
Сергей показывает правую руку: на руке что-то вроде черной перчатки - чернила.
- В один присест написал статью об Америке, для «Известий». Это только первая часть. Напишу еще ряд статей.
Ряда статей он, как известно, не написал. Больше не упоминал об этих статьях.

Есенин передавал мне, что, будучи в Италии, он посетил Максима Горького.
Читал ему «Черного человека».
Поэма произвела на Горького большое впечатление. Горький прослезился.

Осень.
У Есенина наступает временный перерыв в творчестве.
Он хочет заняться редактированием и переделкой старой литературы для широких читательских масс.
Встретив меня в «Стойле Пегаса», сообщает:
- Я начинаю работать над Решетниковым. Подготовляю Решетникова для государственного издательства.

Осень.
Ранним утром я встречаю Есенина на Тверской: он несет целую охапку книг - издания Круга. Так и несет, как охапку дров. На груди. Обеими руками.
Без перчаток. Холодно.
Вечером того же дня в «Стойле Пегаса» он говорит мне:
- Я занимаюсь просмотром новейшей литературы. Нужно быть в курсе современной литературы. Хочу организовать журнал. Буду издавать журнал. Буду работать, как Некрасов.

1924 г.
Летний день. Нас четверо. Идем к одному видному советскому работнику. Хлопотать о деле.
Жарко. Есенин не пропускает ни одного киоска с водами. У каждого киоска он предлагает нам выпить квасу.
Я нападаю на него:
- У тебя, Сергей, столько раз повторяется слово «знаменитый», что в собрании сочинений оно будет на каждой странице. У Игоря Северянина лучше: тот раза два или три написал, что он гений, и перестал. А знаешь, у кого ты заимствовал слово «знаменитый»? Ты заимствовал его, конечно бессознательно, из учебника церковной истории протоиерея Смирнова. Протоиерей Смирнов любит это словечко!
Дальше я привожу из Есенина целый ворох церковнославянских слов.
Он долго молчит. Наконец не выдерживает, начинает защищаться.
В ожидании приема у советского работника продолжаем прерванный разговор.
- Раньше я все о мирах пел, - заметил Есенин, - все у меня было в мировом масштабе. Теперь я пою и буду петь о мелочах.

Лето. Пивная близ памятника Гоголю.
Есенин, обращаясь к начинающему поэту, рассказывает, как Александр Блок учил его писать лирические стихи:
- Иногда важно, чтобы молодому поэту более опытный поэт показал, как нужно писать стихи. Вот меня, например, учил писать лирические стихи Блок, когда я с ним познакомился в Петербурге и читал ему свои ранние стихи.
- Лирическое стихотворение не должно быть чересчур длинным, - говорил мне Блок.
Идеальная мера лирического стихотворения 20 строк.
Если стихотворение начинающего поэта будет очень длинным, длиннее 20 строк, оно безусловно потеряет лирическую напряженность, оно станет бледным и водянистым.
Учись быть кратким!
В стихотворении, имеющем от 3 до 5 четверостиший, можно все сказать, что чувствуешь, можно выразить определенную настроенность, можно развить ту или иную мысль.
Это на первых порах. Потом, через год, через два, когда окрепнешь, когда научишься писать стихотворения в 20 строк, - тогда уже можешь испытать свои силы, можешь начинать писать более длинные лирические вещи.
Помни: идеальная мера лирического стихотворения - 20 строк.

Есенин редко бывал в театре. И не потому, чтобы он отрицал театральное искусство, а потому, что он был слишком лирик. А еще и потому, что почти все вечера он проводил в кабаках.
В кино он бывал чаще, чем в театре, и опять-таки не потому, что искусство кино он любил больше театрального искусства, а потому, что в кино пойти проще и удобнее.
Из заграничных писем Есенина, из бесед с ним об искусстве Европы и Америки ясно, что современное эстрадное искусство и мюзик-холлы он ненавидел. Он был глубоко убежден, что мюзик-холлы и Изы Кремер - вырождение и гибель искусства. По его мнению, подобное искусство - это только средство зарабатывать деньги.
В теоретических спорах о театральном искусстве театр Мейерхольда предпочитал он Камерному. Он мечтал у Мейерхольда поставить одну из своих пьес. По традиции же, по жизненным привычкам Есенин тяготел к Московскому Художественному театру.
Изредка, но торжественно, совершив предварительно обряд омовения головы, направлялся он в Художественный театр, и, конечно, не на Чехова, которого он терпеть не мог, а на какую-либо из обстановочных и декоративных пьес, например на Феодора Иоанновича.

Ни о ком из русских и иностранных писателей Есенин не отзывался с таким презрением, как об Антоне Чехове. К Чехову он относился как к одному из своих злейших личных врагов. Он выискивал все самое отвратительное и язвительное, чтобы бросить в Чехова.
Откуда у Есенина такая ненависть к Чехову?
Очень может быть, что он ненавидел Чехова за повесть «Мужики», ненавидел Чехова, как типичного представителя русской интеллигенции.

Брюсовский пер., д. 2а, кв. 26..
Вечер. Есенин на кушетке, в цветном персидском халате, в туфлях. Берет с подоконника «Голубые пески» Всеволода Иванова. Перелистывает. Бросает на стол. Снова, не читая, перелистывает и с аффектацией восклицает:
- Гениально! Гениальный писатель!
И звук «г» у него, как почти всегда, по-рязански.

Иван Рукавишников выступает в «Стойле Пегаса» со «Степаном Разиным».
Есенин стоит близ эстрады и внимательно слушает сказ Ивана Рукавишникова, написанный так называемым напевным стихом.
В перерывах и после чтения «Степана Разина» он повторяет:
- Хорошо! Очень хорошо! Талантливая вещь!

«Стойло Пегаса». Я прочел книгу Александра Востокова «Опыт о русском стихосложении», изданную в 1817 году. Встретив Есенина, я делился с ним прочитанным, восторгался редкой книгой.
Книга была редкой не только по содержанию, но и по внешнему виду: на ней был в качестве книжного знака фамильный герб одного из видных декабристов.
Я привел Есенину мнение Пушкина о Востокове: «Много говорили о настоящем русском стихе. А. X. Востоков определил его с большою ученостью и сметливостью».
Я сообщил ему, что первого русского стихотворца звали тоже Сергеем: Сергей Кубасов, сочинитель Хронографа, по свидетельству Александра Востокова, первый в России написал в XVI веке русские рифмованные стихи.
Темами нашей беседы в дальнейшем, естественно, были: формы стиха, эволюция русского стиха. Между прочим Есенин сказал:
- Я давно обратил внимание на переносы в стихе. Я учился и учусь стиху на конкретном стихотворном материале. Переносы предложения из одной строки в другую в первый раз я заметил у Лермонтова. Я всегда избегал в своих стихах переносов и разносок. Я люблю естественное течение стиха. Я люблю совпадение фразы и строки.
Я ответил, что в стихах Есенина в самом деле мало переносов и разносок, в особенности если иметь в виду его песенную лирику; в этом отношении он походит на наших русских песнетворцев и сказочников: по мнению Востокова, переносы и разноски заимствованы нашей искусственной книжной поэзией от греков и римлян.
В одной из моих тетрадок сохранилась выдержка из книги Востокова, относящейся к нашему разговору. Привожу ее полностью:
«Свойственные греческой и римской поэзии, а с них и в новейшую нашу поэзию вошедшие разноски слов (inversions) и переносы из одного стиха в другой (enjambements) в русских стихах совсем непозволительны: у русского песнетворца или сказочника в каждом стихе полный смысл речи заключается и расположение слов ничем не отличается от простого разговорного».

1925 г.
Лето.
По возвращении с Кавказа Есенин сообщал о романе, который он будто бы начал писать. Но, по-видимому, это было только предположением. К прозе он не вернулся.
Намерение его осталось невыполненным.

Лето.
Я с Есениным у одного из наших общих знакомых. Он мечтает отпраздновать свою свадьбу: намечает - кого пригласить из друзей, где устроить свадебный пир.
Бывает так: привяжется какой-нибудь мотив песни или стихотворный отрывок, повторяешь его целый день. К Есенину на этот раз привязался Демьян Бедный:

Как родная меня мать
Провожала. Тут и вся моя родня
Набежала.

Он пел песню Демьяна Бедного, кое-кто из присутствующих подтягивал.
- Вот видите! Как-никак, а Демьяна Бедного поют. И в деревне поют. Сам слышал! - заметил Есенин.
- Не завидуй, Сергей, Демьяном станешь! - ответил ему кто-то из присутствующих.

Классической музыкой Есенин мало интересовался. По крайней мере, я лично за все время нашей многолетней дружбы (с 1918 г.) ни разу не видал его в опере или концерте.
Он плясал русскую, играл на гармонике, пел народные песни и частушки. Песен и частушек знал он большое количество. Некоторые частушки, распеваемые им, были плодом его творчества. Есенинские частушки большею частью сложены на случай, на злобу дня или направлены по адресу его знакомых: эти частушки его, как и многие народные частушки, имеют юмористический характер.
В период 1918–1920 годов, в самый пышный расцвет богемной поэтической жизни Москвы, Есенин на литературных вечерах в кафе «Домино» и в «Стойле Пегаса» любил распевать частушки.
С каждым годом он становился угрюмей. Гармонь забросил давно. Перестал плясать. Все реже и реже пел частушки и песни.
Однажды, летом 1921 года, я направился в Богословский переулок, чтобы послушать только что написанного «Пугачева».
Лишь только я вошел в парадное дома № 3, как до меня стали доноситься какие-то протяжные завывания. Я недоумевал: откуда эти странные звуки?
Вхожу в переднюю. Дверь, ведущая в комнату, расположенную по левую сторону, открыта. Есенин и Орешин сидят в углу за столом и тянут какую-то старинную песню.
Они были неподвижны. Лица их посинели от напряжения. Так поют степные мужики и казаки.
Я не хотел мешать певцам, мне жаль было прерывать песню, и, можете себе представить, сколько времени мне пришлось бы стоять в передней?
Песня была неокончена: Сергей заметил меня и потянул в комнату.
Один глаз у него был подбит: синяк и ссадина.
- Это я об косяк, это я об косяк, - повторял он, усаживая меня за стол.
Осенью 1925 года я собирался устроить вечер народной песни. По моим предположениям, на вечере должны были петь поэты из народа и мои деревенские друзья.
Я пригласил Есенина на этот вечер народной песни. Он изъявил согласие принять участие на вечере, но сделал это с полным равнодушием. Я заметил его безразличное отношение к песням и спросил:
- Ты, кажется, разлюбил народные песни?
- Теперь я о них не думаю. Со мной было так: увлекался песнями периодически; отхожу от песни и снова прихожу к ней.

Всем известно литературное «супружество» Клюева и Есенина. На нем останавливаться не буду.
Уже с 1918 года Есенин начинает отходить от Клюева.
Причины расхождения с Клюевым излагаются в «Ключах Марии».
«Для Клюева, - пишет автор «Ключей Марии», - все сплошь стало идиллией гладко причесанных английских гравюр, где виноград стилизуется под курчавый порядок воинственных всадников». «Сердце его не разгадало тайны наполняющих его образов…», «он повеял на нас безжизненным кружевным ветром деревенского Обри Бердслея…», «художник пошел не по тому лугу. Он погнался за яркостью красок и «изрони женьчужну душу из храбра тела, через злато ожерелие».
Те же мысли мы находим у Есенина в стихотворении, посвященном Клюеву: «Теперь любовь моя не та».
Однако в последнее время у него были попытки примирения с Клюевым, попытки совместной работы.
Так, в 1923 году, когда обозначился уход Есенина из группы имажинистов, он прежде всего обратился к Клюеву и хотел восстановить с ним литературную дружбу.
- Я еду в Питер, - таинственным шепотом сообщает мне Сергей, - я привезу Клюева. Он будет у нас главный, он будет председателем Ассоциации Вольнодумцев. Ведь это он учредил Ассоциацию Вольнодумцев!
Клюева он действительно привез в Москву.
Устроил с ним несколько совместных выступлений. Но прочных литературных взаимоотношений с Клюевым не наладилось. Стало ясно: между ними нет больше точек соприкосновения.
В это же время у Есенина наступил едва ли не самый бурный период его московской кабацкой жизни. Есенин побил рекорд буйства.
Кафейные скандалы, один грандиознее другого, следовали непрерывно, а вслед за скандалами следовали и ночевки в отделениях милиции. Кончилось санаторием.
Клюева он бросил на произвол судьбы.
- Сереженька-то наш, Сереженька-то наш совсем спился, совсем спился, - сокрушенно причитая, жаловался мне Клюев.
И уехал обратно в Петроград.
Со стороны Есенина это была последняя попытка совместной литературной работы с Клюевым. Личными друзьями они остались: Есенин, приезжая в Ленинград, считал своим долгом посетить Клюева.
К последним стихам Клюева Есенин относился отрицательно.
Осенью 1925 года Есенин, будучи у меня, прочел «Гитарную» Клюева, напечатанную в ленинградской «Красной газете».
- Плохо! Никуда! - вскричал он и бросил газету под ноги.

Осень. Есенин и С. А. Толстая у меня. Даю ему новый карандаш.
- Люблю мягкие карандаши, - восклицает он, - этим карандашом я напишу строк тысячу!
Мысль о создании журнала до самой смерти не покидает Есенина. На клочке бумаги он набрасывает проект первого номера журнала:
1. Статью.
2. Статью.
3. Конч. о живописи. Репродукции.
Ее. Нас. Груз. Рецензии.
- Я непременно напишу статью для журнала. Непременно. Я знаю твою линию в искусстве. Мы не совпадем. Я напишу иначе. Твоя статья будет дополнять мою, и обратно, - мечтает Есенин и просит достать ему взаймы червонец. Дня два или три назад он получил гонорар в Госиздате, сегодня уже ни копейки нет.
Для первого номера журнала предполагалось собрать следующий материал: статья Д. Кончаловского о современной живописи; репродукции с картин П. Кончаловского, А. Куприна, В. Новожилова; стихи Есенина, Грузинова, Наседкина.
Проект журнала составлялся спешно. В ближайшее время решили собраться еще раз, чтобы составить подробный план журнала и приступить к работе по его изданию.

Иван Грузинов

О смерти Есенина

1919 г. Кафе поэтов Тверская, 18. Комната правления Союза поэтов.

Зимние сумерки. Густой табачный дым. Комната правления по соседству с кухней. Из кухни веет теплынью, доносятся запахи яств. Время военного коммунизма: пища и тепло приятны несказанно. Тепло и пища: что ж еще в жизни нужно?

Беседуем с Есениным о литературе. Беседа оживленная. Первые годы нашего знакомства с Есениным были для него периодом усиленного искания творческого пути; в этот период Есенин любил беседовать, любил философствовать. В дальнейшем он стал меньше разговаривать об искусстве; и только в последний год своей жизни, в особенности в последние месяцы, перед смертью, он по-прежнему много рассуждал об искусстве.

– Знаешь ли, – между прочим сказал Есенин: – Я очень люблю Гебеля. Гебель оказал на меня большое влияние. Знаешь? Немецкий народный поэт…

– У немцев есть три поэта с очень похожими фамилиями, но с различными именами: Фридрих Геббель, Эмануэль Гейбель и, наконец, Иоганн Гебель. Иоганн Гебель – автор «Овсяного Киселя».

– Представь себе, Сергей: тетка моя, простая крестьянка, научилась грамоте от своих детей-школьников, прочла «Овсяный Кисель» в переводе Жуковского или, может быть, только прослушала по хрестоматии эту немецкую идиллию и сложила песню про кисель. Придумала мотив к песне и распевала ее на крестьянских пирушках и свадьбах. Я не знаю наизусть этой песни. Она отличается большой непосредственностью, наивна и трогательна; в этой песне, точно так же как и во многих вещах Гебеля, есть нравоучение. По форме она отличная вещь: тонкие изысканные концевые созвучия. Нужно будет записать эту песню. Мне приятно, что ты и моя тетка литературные родственники: у вас общий литературный отец: Гебель. По крайней мере он вам обоим отец крестный.

Я никогда не забывал признания Есенина о влиянии на него Гебеля, но мне ни разу не приходилось об этом писать.

В настоящее время пристально всматриваясь в произведения Гебеля и Есенина, заметил многое, чего раньше не замечал. Меня поразили некоторые черты сходства в творчестве обоих поэтов.

Напомню читателям о Гебеле: Иоганн-Петр Гебель (1760–1826 г.) происходил из бедной семьи ткача. Писал на южно-немецком народном диалекте. Писал он по преимуществу идиллии. Самая выдающаяся книга Гебеля его «Алеманские стихотворения» («Alemanniche Gedichte»), появившиеся в 1803 году. Эта книга написана на наивном и гармоничном наречии. В ней Гебель отражает жизнь, образ мыслей и нравы родины. «Алеманские стихотворения» полны теплоты, мягкости и задушевности, в них непосредственность чувства и мысли изредка нарушается морализирующими чертами.

Гете высоко оценивал Гебеля. Вот что говорит Гете об авторе «Алеманских стихотворений»: «Гебель, изображая свежими, яркими красками неодушевленную природу, умеет оживотворять ее милыми аллегориями. Древние поэты и новейшие их подражатели наполняли ее существами идеальными: нимфы, дриады, ореады жили в утесах, деревьях и потоках. Гебель, напротив, видит во всех сих предметах одних знакомцев своих – поселян, и все его стихотворные вымыслы самым приятным образом напоминают нам о сельской жизни, о судьбе смиренного земледельца и пастуха… Во всем, и на земле и на небесах, он видит своего сельского жителя; с пленительным простосердечием описывает он его полевые труды, его семейственные радости и печали; особенно удаются ему изображения времен дня и года; он дает душу растениям; привлекательно изображает все чистое, нравственное и радует сердце картинами ясно-беззаботной жизни. Но так же просто и разительно изображает он ужасное, нередко с тою же любезною простотою говорит о предметах более высоких, о смерти, о тленности земного, о неизменяемости небесного, о жизни за гробом – и язык его, не переставая ни на минуту быть неискусственным языком поселянина, без всякого усилия возвышается вместе с предметами, выражая равно и важное, и высокое, и меланхолическое». (Цитирую в переводе В. А. Жуковского.)

Я привожу подробно мнение Гете о Гебеле потому, что те же черты, какие отмечает Гете в творчестве Гебеля, определяют раннее творчество Есенина.

Есенин в своей книге «Ключи Марии», раскрывая понятие ангелического образа, упоминает Гебеля одновременно с Эдгаром По, Лонгфелло, Уландом и Шекспиром. Произведения Гебеля Есенин ставит наряду с теми произведениями, «которые выпукло светят на протяжении долгого ряда веков».

Многие стихи Есенина по содержанию и настроению близки к гебелевским.

Влияние Гебеля заметно в некоторых стихах «Голубени», «Сельского Часослова», «Трерядницы».

Есенин на всем протяжении своего творческого пути то удалялся от Гебеля, то снова возвращался к нему.

В особенности близок Есенин к Гебелю в «Пантократоре»: по теме, по мысли, вложенной в это произведение. «Пантократор» – это «Тленность» Гебеля. В «Тленности» Гебеля дед и внук ведут разговор о судьбах мира, о назначении людей, о гибели земли, о жизни за гробом после исчезновения жизни на земле. Причем у Гебеля дед поучает внука, дед повествует о судьбе мира и людей. В «Пантократоре» внук обращается к умершему деду с теми же самыми речами, которые Гебель вкладывает в уста деда.

Встреча живых и умерших дана у Есенина точно так же, как и у Гебеля.

В доказательство несколько цитат из обоих поэтов. Цитирую Гебеля в переводе В. А. Жуковского:

Все, наконец,

Зажглось, горит, горит и прогорает

До дна, и некому тушить, и само

Потухнет…

С земли на незримую сушу

Отчалить и мне суждено.

Я сам положу свою душу

На это горящее дно.

…но будешь добр и будешь

В одной из звезд, и будет мир с тобою;

А если Бог посудит, то найдешь

Там и своих: отца и мать и… деда.

О, пусть они, те, кто во мгле

Нас пьют лампадой в небе,

Увидят со своих полей,

Что мы к ним в гости едем.

Предсмертное стихотворение Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья» звучит по-гебелевски. Умирая, Есенин вернулся к Гебелю: «встреча впереди», встреча в загробной жизни, встреча в ином мире: это мотив Гебеля и романтиков.

У Есенина есть изумительное стихотворение по скрытой в нем трагической сущности; написано оно в последний год жизни поэта. В этом стихотворении Есенин, между прочим, говорит:

Ставил я на пиковую даму,

А сыграл бубнового туза.

Играть на пиковую даму плохо: эпиграфом к «Пиковой даме», взятым Пушкиным из «новейшей гадательной книги», является следующая цитата: «Пиковая дама означает тайную недоброжелательность». Пушкинский Германн сыграл на пиковую даму и плохо, очень плохо окончил игру.

Сыграть бубнового туза еще хуже, хуже этого ничего не может быть на свете.

Символика есенинского бубнового туза раскрывается в полной мере только при одном условии: если мы знаем о влиянии Гебеля на нашего поэта.

Смотритесь в сказку Гебеля: «Красный карбункул».

Всем был хорош, и умен, и проворен герой сказки – Вальтер. Но рано он стал трактиры любить. Карты брал он по праздникам в руки. Однажды в трактире, заметив бешеную игру Вальтера, некто Зеленый, слывущий в народе Букой, проворчал, покосившись:

«Ты не уйдешь от меня!»

Мина, невеста Вальтера, видит вещий сон: чернец дает ей три карты: одна из этих карт – туз бубновый, не так ли? Плохо; ведь красный карбункул, значит он… доля недобрая.

Женившись, Вальтер дает обещание Мине:

Я от игры откажусь и карты проклятые брошу;

Душу возьми сатана, как скоро хоть пальцем их трону.

Но отстать от вина – и во сне не проси; не отстану.

Вальтер не сдержал обещания. Вот пришел он в трактир, а Зеленый уж там и тасует. Снова Зеленый втягивает его в игру. Зеленый проигрывается и в уплату проигрыша дает Вальтеру чудесный перстень:

Камень редкий, карбункул; в нем же есть тайная сила…

Знай: как скоро нет денег, ты перстень – на палец, да смело

Руку в карман, и вынется звонкий, серебряный талер.

Вальтер разрушил семейный очаг. Его, как холод, охватывает ужас. Он бежит. Ночь. Поле. Кличет Зеленого. Тот является.

– Послушай, здесь оставаться теперь не годится, – говорит Зеленый: – будет плохо.

И советует Вальтеру скрыться.

Вместе они совершают побег. Снова трактир. В трактире светится свечка.

– Зайдем на минутку, – предлагает Зеленый: – тут есть добрые люди; помогут тебе разгуляться.

Входят. В трактире сидят запоздалые, пьют и играют. Вальтер с Зеленым подвинулись к ним, и война закипела.

В «Красном карбункуле» Гебеля, точно так же как и у Пушкина в его «Пиковой даме», значение слов, условно употребляемых в картежной игре, переносится в расстроенном воображении героя на действительность, принимается как реальный факт, как сама реальная жизнь.

Привожу выдержки из Пушкина и Гебеля в качестве иллюстрации этого редкого литературно-психологического приема:

– Дама ваша убита, – сказал ласково Чекалинский.

Германн вздрогнул… В эту минуту ему показалось,

что пиковая дама прищурилась и усмехнулась.

Необыкновенное сходство поразило его…

– Старуха! – закричал он в ужасе.

– Бей! – кричат. – «Подходи!» – Я лопнул! -

«Козырь!» – Зарезал!..

Зарезал !.. глубоко, глубоко.

В сердце к нему заронилось тяжелое слово; а Бука,

Только что взятку возьмут, повторит да на Вальтера взглянет.

Вальтер играет в ночном трактире, имея с собою чудесный перстень. Масть, как на выбор, негодная сыплет. Проигрывается. Он обманут: перстень теряет чудесную силу.

Вот… и первого четверть. С перстнем на пальце он руку

Всунул в карман: «Разменяйте мне талер». Плохая монета.

Вальтер, плохая монета: в кармане битые стекла!..

Поздно, поздно, ничто не поможет…

Ночь. Зеленый идет впереди, а за ним бредет Вальтер, как покорный ягненок, бредет к кровавой колоде. Звезды на небе смеркли. Воздух душен. Ветка не тронется. Листик не дрогнет. В ночной тишине и тьме слышит он голос Зеленого:

– Вальтер, что же ты так замолчал?.. Уже не молишься ль,

Или считаешь свой проигрыш? Все проиграл невозвратно.

Как быть? А выбор остался плохой, я сам признаюся.

Зеленый дает Вальтеру оружие и уговаривает покончить с собой. Несчастный Вальтер-Сережа накладывает на себя руки.

24/III 1926

Из книги С. А. Есенин в воспоминаниях современников. Том 1. автора

И. В. ГРУЗИНОВ ЕСЕНИН В первый раз я увидел Сергея Есенина в 1918 году. В Политехническом музее был какой-то литературный вечер. Я был в публике. В антракте, взглянув нечаянно влево, я заметил странного молодого человека. Он мгновенно привлек мое внимание своей внешностью:

Из книги Я, Есенин Сергей… автора Есенин Сергей Александрович

И. В. ГРУЗИНОВ ЕСЕНИН С. ЕСЕНИН РАЗГОВАРИВАЕТ О ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ Иван Васильевич Грузинов (1893–1942) - поэт, выступал в печати с 1912 года, в 1915–1926 годах выпустил ряд поэтических сборников («Бубны боли», «Избяная Русь», «Малиновая шаль» и др.).Познакомился с Есениным в 1918

Из книги Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I автора Биркин Кондратий

Вольф Эрлих о смерти Есенина I1919 г. Кафе поэтов Тверская, 18. Комната правления Союза поэтов.Зимние сумерки. Густой табачный дым. Комната правления по соседству с кухней. Из кухни веет теплынью, доносятся запахи яств. Время военного коммунизма: пища и тепло приятны

Из книги Всё, что помню о Есенине автора Ройзман Матвей Давидович

ЕЛЕНА ВАСИЛЬЕВНА ГЛИНСКАЯ, ГОСУДАРЫНЯ И ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ, ПРАВИТЕЛЬНИЦА ВСЕЯ РУСИ. ДЕТСТВО И ОТРОЧЕСТВО ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ГРОЗНОГО. КНЯЗЬ ИВАН ФЕДОРОВИЧ ОВЧИНА-ТЕЛЕПНЕВ-ОБОЛЕНСКИЙ. КНЯЗЬЯ ВАСИЛИЙ И ИВАН ШУЙСКИЕ. КНЯЗЬ ИВАН БЕЛЬСКИЙ. ГЛИНСКИЕ (1533–1547) После смерти

Из книги Звездные трагедии автора Раззаков Федор

19 Вечер в Политехническом музее. Ученик Есенина Августа Миклашевская. Что было после смерти Есенина Перерегистрация «Ассоциации» У некоторых критиков и литературоведов создалось убеждение, что своей статьей «Быт и искусство» Есенин начал разрыв с имажинистами. Те же

Из книги Кумиры. Тайны гибели автора Раззаков Федор

20 Ссора Есенина с Мариенгофом. «Мужиковствующие» действуют. Случай в пивной. Суд над 4 поэтами. Подозрительное окружение Есенина В том же октябре 1923 года Сергей встретил Кожебаткина, пошел с ним в какое-то кафе. Александр Мелентьевич рассказал Есенину, почему не платили

Из книги Южный Урал № 13-14 автора Карим Мустай

24 Триумф Есенина в Союзе поэтов. Прототипы героинь Есенина. Кто такая северянка в «Персидских мотивах»? Конец «Вольнодумца». Пояснения Всеволода Иванова Начало вечера Есенина в клубе поэтов было назначено в девять часов, но еще раньше клуб был переполнен членами Союза

Из книги Неизвестный Есенин. В плену у Бениславской автора Зинин Сергей Иванович

25 Есенин и Мариенгоф в «Мышиной норе». Женитьба Есенина на С. А. Толстой. Выступление Есенина в Доме печати Наше новое кафе на углу Кузнецкого моста мы назвали «Мышиной норой». На простенке возле буфетной стойки Боря Эрдман смонтировал на деревянном щите эффектную витрину

Из книги «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова) автора Автор неизвестен

«Железный конь» несется к смерти Виталий ДАРАСЕЛИЯ. Михаил ЕРЕМИН. Иван ЯРЫГИН За последние два десятилетия в результате автомобильных аварий из жизни ушли несколько известных спортсменов. Открывает этот список бывший футболист тбилисского «Динамо» и сборной СССР

Из книги Жизнь моя за песню продана [сборник] автора Есенин Сергей Александрович

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

Из книги Живой Есенин автора Антология

Без Есенина Глубокое горе изменило жизнь Галины. Не хотела верить, что любимого теперь нет в живых, хотя об этом ей напоминали события ежедневно и ежечасно. Читала доступные ей публикации о смерти поэта. Не понравился ей некролог «О Сергее Есенине», опубликованный 31

Из книги автора

На могиле С. Есенина Вот, Сергей Алексаныч, примите Земляка запоздалый поклон: Вы – питомец Октябрьских событий Я – свидетель застойных времен. Мы родня: Вам Кузьминская волость Подарила к стихам интерес, А меня стихотворная робость Загоняет в Кузьминский лес. Может,

Из книги автора

Иван Белоусов Цветок неповторимый (У гроба Сергея Есенина) Его душа жила, страдая. Страдая, в вечность отошла… Вот, что я записал в своем дневнике, когда узнал о смерти Сергея Есенина – и вспомнил: передо мной стоит скромный, белокурый мальчик, – до того робкий, что боится

Из книги автора

В. Шершеневич вспоминает: «Появился Иван Грузинов. Это был вялый человек, выпустивший какую-то скучнейшую книгу по имажинизму и книгу стихов, где все вещи были названы своими именами. Книга была конфискована. Грузинов недоумевал: почему ему инкриминируются те слова, которые напечатаны в «Словаре» Даля? Был он тих и бесталанен. Года два назад я встретил его в Воронеже. Он что-то делает, но, к счастью для поэзии, он о ней забыл». Суждение весьма несправедливое, но оно вполне объясняется разностью методов «урбаниста» Шершеневича и «крестьянствующего» Грузинова.

И. В. Грузинов, родившийся в крестьянской семье (1893-1942), начал печататься с 1912 года. В 1919 году вошел в группу имажинистов. Б. Глубоковский определил его следующим образом: «Из дерева сделан. Топором тесали, орудием немудрящим, простым. Топором. И сам из дерева. Протянет полено - думаешь, к чему?

Глянь - рука, здороваться хочет. Хитрый. В глазах лукавинка русская - во какая! И наивно прячет эту лукавинку самую под пенсне Грузинов. На черта?

Кто его разберет! Грузинов не любит движения. Что ему город? Неподвижное любит он. Зато ядреное да здоровое. Ничего у него не движется.

Хлеб. Не мистический, клюевский, а грузинов-ский. Им не причащается Грузинов - ест его и описывает с аппетитом: На скатерти с полудня разлеглась Ржаная, как свинец, тяжелая, коврига; А рядом с ней вздыхает томно рыхлый ситник.» («Маски имажинизма», 1919)»п. Читатель, которому неизвестна имажинистская направленность поэта, никогда не заподозрит его в этом « пороке». Его метафора - классическая по содержанию: Крылатое отяжелело время, Как стрекоза, прильнувшая к огню. И так легко - упасть и не проснуться. Иногда ощущение природы восходит или по-имажинистски «опускается» до ощущений поэтов пушкинской эпохи («В тени кленовой дева ли...»). В крестьянской имажинистике обращение к архетипи-ческим образам особенно заметно у Грузинова и выражено с полной определенностью: «Вот булькает река, и мнится пращур мой на берегу суглинок «липкий режет сошником». Орнаментом становится образ у Грузинова; поэт активно размышляет о свойствах, которыми народ воссоздает свои «поэтические воззрения».

«Имидж» превращается в архетип. Это птицы, кони, петухи, звери, деревья, трава и так далее. Но если перейти к рассмотрению самих образов Грузинова, то сразу заметим, что в них почти нет ничего самостоятельного, так как их основные «несущие» части уже давно бытовали и в фольклоре, и в «этикетной» литературе. И. Грузинов умеет «сбить ритм», он не боится - или не понимает, что этого надо бояться - использовать в поэзии фразеологизм; он пользуется диалектизмами и прибегает к обязательному имажинистскому «шоку» от образа, возникшего в «запрещенном приеме», - бодлеровская «падаль», «вонючие внутренности» и т. д.: ...На приманку к логову листвяному снесу Скусные собачьи потроха. И когда луна жеребой растопырится, Пуздро красное опустив на голый сук, Дряхлый филин у дупла завоет, И волчица мутным маревом на падаль кинется, - У звериной притаясь тропы, Я, не дрогнув, ржавые взведу курки. («Дичь», 1923) По-видимому, главной задачей поэта считалось осуществление «словесного узоречья», где должны совмещаться в самом немыслимом виде всевозможные формы культурного и народного происхождения. В каждом действии, в любом мировом событии можно обнаружить красоту, красоту жизни и красоту смерти. Так, смерть быка даже не метафоризи-руется: крестьянский ум полагает, что человек должен есть, и возникает фламандская радость от вечного процесса съедения животных: Бьет кровь в лохань, Где сдохлись за ночь мутные помои, И, брызнув на зипун Хозяина, слипается, как черное клеймо.

Парные потроха - Зеленой грудою у ветхого плетня. («Бычья казнь», 1921) Поэзия Грузинова подчас натуралистична, но только в той форме, которая не дает забыть вещественную суть самого предмета. Это реализуется в красках. Радость бытия во фламандском искусстве заменяет или отменяет всевозможную рефлексию. Следует сказать, что поэты первых лет революции, например Багрицкий, пытались отождествить свое время с эпохой Ренессанса - отсюда тема тотального плодородия, изобилия, рожденного землей съестного, изображения рыбы, мяса, птицы, фруктов и овощей.

В этой традиции работает и И. Грузинов. Тема обеда, не последняя для йсителя 20-х годов, решена у него не имажинистскими метафорами, а вполне по-державински: 4вареная говядина разбухла и размякла», «колесики копченой колбасы», «китайские, волоцкие и грецкие орехи» и т. д. Когда Н. Заболоцкий в 1929 году напишет такую же «историю», для него важно будет, что съедобное более одушевлено, чем сами съедающие: «А рядом проклинает детство Цыпленок, синий от мытья. Он глазки сонные закрыл, наморщил разноцветный лобик, и тельце сонное сложил в фаянсовый столовый гробик...». Грузинова же развлекает сама мета-форизация сервированного стола в прямом смысле: Пустые рюмочки жеманятся, как модницы московки, Готовые кокетливо хихикнуть, Готовые звенеть стеклянным смехом, И морщатся галантные умытые графины... («Из дерева», 1922) Бытописательство крестьянской жизни осуществляется Грузиновым отчасти есенинским приемом «струения образа», когда перепутываются приметы человека, растения и животного.

Невеста на свадьбе - «бабочка-капустница», «жених в суконной тройке - таракан», туман «пушистый хвост повесил на плетень», «седые пучеглазые лягушки к полуночи накрякали болотного тумана» и т. д. Иногда, совершенно забывая об исповедуемом методе, Грузинов, не мудрствуя «образом», творит стих как прозу: Зеленую степенно глушат мужики, А бабы, красную пригубив церемонно, И зарекаясь и божась, Отводят рюмочку рукою загорелой. («Из дерева», 1922) Грузинов заявил себя и как теоретик имажинизма, издав книгу «Имажинизма основное» (М., 1921) и несколько статей в сборнике «Гостиница». Не очень понятно, почему книга имела так мало успеха в среде его соратников, она не хуже соответствующих работ Шершеневича и Мариенгофа. Поэт выдвигает в ней ряд интересных положений. Например, соображение о том, что поэзия имажинизма близка частушке, в которой первая часть фиксирует впечатление, не связанное логической связью с впечатлением второй части. С другой стороны, он заметил сходство этой системы с системой построения японской танки.

Правда, для Востока немыслим «каталог образов», действительно дающий некоторую «частушечность». Диспут имажинистов с Брюсовым и Маяковским интересен выпадом Грузинова против футуризма: «Футуризм лежит за гранью подлинного искусства, как и всякий натуралистический лубок и фельетон. Вспомните драму „Стенька Разин" Василия Каменского, а также „Мистерию-буфф" и поэму „Сто пятьдесят миллионов" В. Маяковского. Чем эти произведения отличаются от плаката и фельетона?»12. Широко известно мнение критики 20-х годов о поэме «Хорошо!», которая обвинялась в «эстетизме» и являла собою как бы факт «чистого искусства», вредный для данной эпохи. Построенная на изощренных метафорах, она «лишена содержания», которое утрировано хрестоматийно.

Книги стихов И. Грузинова: «Волчья сыть» и «Избяная ». М., «Современная Россия», 1925. («Сыть» была арестована по обвинению в «порнографии».) Рюрик Ивнев В трактате Шершеневича «Кому я жму руку» автор обращается к Рюрику Ивневу (1891-1981): «В тебе зажигается религиозное начало имажинизма. Без веры и без религиозного сознания нет человека. Без религиозного песнопения нет идеи. И имажинизм был бы кабинетным препаратом, если бы он не был оживлен и одухотворен изнутри междупланетной ритмической религиозной истиной». И далее: «Два понятия: „огонь" и „Рюрик Ивнев" неразлучимы в моем осознании»13. И действительно, метафора огня - основная у Ивнева: «Самосожжение», «Золотосмерти», «Пламя пышет», «Пламя язв», «Солнце во гробе» - названия книг Ивнева.

Отдельные строки стихов Ивнева: Видишь, в божьем огне Тело мое не горит... И над воздушным пламенным костром Качается, как всадник, месяц стертый... Сгореть! но сердцем не сгораю, А только медленно горю. Как сожженным огнем своим Не сгорая до тла горю... Возможно, в рамках имажинизма Ивнев самый «экзистенциальный» художник. «Экзистенция» понимается им как существование индивида, его внутренняя субъективная жизнь. Далее, конечно, герой поэзии изолируется от внешних процессов и превращается в «субъективного» мыслителя, занятого изучением самого себя.

Оправдание тому - человек не может быть «научно» понят, познать его или себя может только художник.

Иван Васильевич Грузинов (8 ноября , Шебаршино , Московская губерния - , Кунцево) - русский поэт, критик, участник группы имажинистов , один из друзей Сергея Есенина .

В творчестве Грузинова значительное место занимают стихотворения о русской деревне.

Биография

Родился 8 ноября 1893 года в деревне Шебаршино (ныне Можайский район Московской области) в крестьянской семье .

В конце 1917 вернулся в Москву. Работал в Московском уездном совете по внешкольному образованию, затем как поэт, критик и редактор - в ленинградской «Красной газете », издательстве Союза поэтов, издательстве «Сегодня» и т. п.

Не ранее лета 1931 смог вернуться в Москву.

В 1939-1940 годах подготовил итоговый сборник стихов, не опубликованный при жизни Грузинова .

в 1942 году он умер в Кунцеве от голода , могила утрачена.

Публикации

1915 - «Бубны боли»
1921 - «Бычья казнь», 150 нумерованных экземпляров. «Имажинист», Москва. Графика М. Тарханова.
1926 - «Западня слов». М.
1926 - «Роды». М.
1926 - «Малиновая шаль». М.
1927 - С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М.: Всероссийский союз поэтов.

Напишите отзыв о статье "Грузинов, Иван Васильевич"

Литература

Гончаров В. А., Нехотин В.В . «Меж свечой и мной»: Неизвестные страницы биографии поэта Ивана Грузинова // Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли. - 1999. - № 6. - С. 92-95.
Век Грузинова и Хабиас // Тихие песни: Историко-литературный сборник статей к 80-летию Л. М. Турчинского . - М.: Трутень, 2014. - С. 219-241.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Грузинов, Иван Васильевич

Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.

Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.

Трудоустройство